Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]
Эта вещица стоит целого состояния! Она уникальна в своем роде: на пере выгравированы известные слова, принадлежащие декабристу, о том, что смешон человек, который упал, но еще смешнее тот, который корчит гримасы от ушиба. Вы представляете? Тончайшая ювелирная работа! И этот афоризм возможно прочесть лишь через лупу. Вот так-то, Ник. Этим пером писал один из интеллигентнейших представителей той эпохи. Свободолюбец, бунтарь и писатель! Блестящие люди жили тогда! И дух этих людей как бы поселился в нашем доме, осенив мою жену и в некотором роде – сына. Я же, сами понимаете, всего лишь бизнесмен и политик, для которого свобода и честь приравниваются к количеству зеленых бумажек. Вот, Ник.
– Не надо так, Виктор Михайлович. Вы жили с прекрасной женщиной. У вас был прекрасный сын. Немногие из вашего круга могут похвастаться этим. Гораздо страшнее, если бы вашей женой стала глупенькая секс-модель, а сын вырос всего лишь директором ресторана или рекламировал унитазы за пару тысяч этих самых зелененьких. Вот тогда можно было бы искренне пожалеть и вас и нашу эпоху.
– Спасибо вам, Ник. Вы единственный, кому я искренне рад после смерти сына. И все же я о другом. Если вас, конечно, интересует.
– Меня интересует все, что касается Стаса. И я очень хочу отомстить за него.
– Благодарю вас. Так вот, это перо стоит целого состояния. Будучи за границей, Стас как-то упомянул про него, и ему предлагали огромные деньги, перед которыми и моя власть, и мои деньги – полное ничто. Но у Стаса даже мысли не возникало продать его: он знал, насколько мать дорожила этой реликвией. И только когда появилась эта женщина… Он мне сказал, что не пожалеет ради нее даже самой ценной вещи. Фактически не пожалеет памяти матери, лишь бы эта Анна была с ним. Вот тогда я первый раз поднял на сына руку. Но, слава Богу, не ударил его, хотя и осознал, насколько бессилен перед этой роковой страстью. Я не мог остановить его…
Этот рассказ Борщевского-старшего заставил меня призадуматься. Многие вещи совпадали. Ценная фигурка Афродиты у Васи. Ценное серебряное перо у Стаса. Нет, это не может быть простым совпадением. Никак не может.
– Вы не могли бы мне показать это перо? – попросил я.
– Да, конечно. Хотя оно вас вряд ли удивит с первого взгляда. Перо как перо. Но если подумать, что оно служило великим людям прошлого века… Впрочем, это надо чувствовать. Я только теперь понимаю эту неуловимую нить истории, которую чутко улавливала моя жена. И, пожалуй, сын. Они умели ценить прекрасное. И, наверно, им трудно было смириться с сегодняшним днем, как легко смирился я. Идеи, духовность – это доступно не каждому. И, вы правы, только не тем, кто, набив карманы зелеными, рекламирует унитазы…
Борщевский зашаркал своими стоптанными тапочками в соседнюю комнату, и не успел я по привычке задуматься, как услышал страшный крик. И бросился следом.
Он стоял посреди комнаты, как-то неестественно сгорбившись, лицо совершенно белое, и в трясущихся руках держал открытую шкатулку. Она была пуста.
– Господи, он не мог так поступить. Нет, не мог… Мой любимый сын. Мой мальчик. Зачем он это сделал?.. Зачем?..
Мне на минуту показалось, что у Виктора Михайловича помутился рассудок, но я ошибся. Он вдруг резко переменился и поднял на меня тяжелый взгляд. Тогда я понял, что этот человек еще не сломлен.
– Вы найдете эту женщину, Ник. Вы ее найдете, – утвердительно, почти приказывая, проговорил он. – И запомните, я целиком в вашем распоряжении.
И, резко повернувшись и даже не попрощавшись, он скрылся в другой комнате. Мне ничего не оставалось, как молча уйти.
Выскочив на улицу, я сразу же попал под сильный ливень. Он хлестал меня по лицу, рукам, но я не чувствовал холода. Напротив, холодный душ был очень кстати. Я, не укрываясь от дождя, выбежал на широкий проспект и утонул в визге машин и суете прохожих. Но я не замечал шума, он даже не раздражал меня.
Я словно оглох на время и быстро шел против ветра, против дождя, пытаясь осмыслить происходящее. В голове у меня вертелись слова великого декабриста: смешон человек, который упал, еще смешнее тот, кто корчит гримасы от ушиба. Великолепная фраза! Все мы хотя бы раз в жизни падаем. Главное – с каким лицом поднимаемся. Отец Стаса совершил в жизни много ошибок. Возможно, непростительных и непоправимых. Но я его легко мог понять. Для меня главное в жизни – результат, в данном случае – пусть позднее, но сознание, что ты ошибался. Отец Стаса заплатил за все. Слишком дорогой ценой. Но главное – он понял другие ценности жизни. Теперь почти мертвец, но это лучше, чем оставаться живым негодяем.
Сегодня я многое узнал. Правда, от этого мне не стало легче. Напротив, картина преступления все больше загромождалась, словно кто-то специально подкидывал все новые факты, чтобы я в них окончательно захлебнулся. Излишество фактов никогда не приводит к ясности. Какие из них важны, какие нет – я не знал.
Но сегодня я стал подозревать, что благотворительность «КОСА» не такая уж безвозмездная. Два члена клуба имели ценные вещи в своем доме. Один из них – мертв. Второй – в тюрьме. Теперь необходимо узнать, что имели остальные посетители «КОСА», и первым делом те, кто уже покинул этот мир якобы по доброй воле. Для этого следовало раздобыть список самоубийц и перепроверить их. Мне жутко хотелось поделиться с кем-нибудь важной информацией, но, к сожалению, было не с кем. Я уже не мог доверять своему другу Вано, поскольку пока был не в состоянии до конца выяснить его роль в этом спектакле. Поэтому я решил идти напролом – открыть ему все карты и посмотреть на реакцию. Ничего умнее я придумать не мог.
Из головы же не шло то, как Вано помогал следствию. Зачем? К примеру, ведь именно он высказал мысль о том, что в вине могут быть наркотические вещества, действующие на психику и в итоге приводящие к самоубийству. Да, мне следовало об этом напомнить Оксане, оставшейся единственным другом, к тому же обещавшей порыться в медицинской литературе, чтобы найти что-нибудь важное о подобных наркотиках. И я, чтобы не оставаться наедине со своими прыгающими мыслями, незамедлительно позвонил жене на работу. Мне как никогда хотелось услышать ее мягкий, расслабляющий голос. Только он был способен привести меня в чувство.
– Оксанка? – обрадовался я, услышав ее. – Милая, ты помнишь о нашем вчерашнем разговоре?
Умница, она, конечно, помнила!
– Да, Ник! Конечно! Как хорошо, что ты позвонил! Ник, это может быть очень важно! Но действительно такие наркотики есть!
Фу, час от часу не легче. Я тяжело вздохнул. Значит, Вано был прав.
– Ник! Слушай! – возбужденно кричала в трубку Оксана, но из-за замечательной работы телефонной связи ее голос был еле слышен, и я почти прилип ухом к трубке. – Ник, они называются суициплоиды! Есть такие растения в труднодоступных районах экваториальной Африки. Они действуют на организм так, что человек постепенно становится потенциальным смертником. В нем в течение нескольких недель окончательно вырабатывается суицидальный синдром. И человек может уйти из жизни любым способом. Лишь бы умереть!
Ник, ты слушаешь? Да, алло! Слушай! Изо дня в день эти вещества подавляют все жизненные функции организма! И человек не замечает этого. Но это – если их употреблять в малых дозах! Иначе они просто смертельны! Человек, как я говорила, не замечает. Он живет обыденной жизнью. Но в это время происходят значительные изменения психики! Ты меня слышишь, Ник?! Так вот. В итоге он понимает, что нет ничего лучшего в жизни, чем ее завершение. И он безболезненно, почти с удовольствием кончает с собой. Да, еще. К суициплоидам довольно быстро привыкаешь! И, если несколько дней их не принимать, может поглотить такая тоска! Одним словом – наркотик.
– Оксанка! Ты моя умница! Ты мой золотой человечек! Значит, Вано оказался прав? – заорал я как сумасшедший в трубку.
– Но, Ник… – Оксана запнулась. – Есть все-таки одно «но». Единственное непонятное во всем этом: они никаким образом не могли очутиться в нашей стране.
Я ее не понимал. И в трубке воцарилось молчание.
– Понимаешь, Ник, эти наркотики вырабатываются из пыльцы таких нежно-голубых экзотических цветочков – иплоидов. Отсюда и название наркотиков – сокращение двух слов: суицид и иплоиды. Получается – суициплоиды. Но дело не в этом. Этих растений осталось очень мало. Их фактически нет. Как я говорила, они растут только в Африке. И то в одном лишь месте, в самых непроходимых джунглях Конго, на малюсеньком участке, который недавно внесли в Книгу Гиннесса.
– За какие-такие заслуги?
– Из этого участочка сделали маленький заповедник. И он усиленно охраняется. Мало того: трудно вообще добраться до него, настолько недосягаемо это место. Но еще эти невинные цветы издают смертельный запах, поэтому их охраняют люди в защитных костюмах. До цветов и дотронуться невозможно, даже в перчатках, настолько они ядовиты. Конечно, с помощью техники, респираторов… Но туда просто невозможно проникнуть! Национальная гвардия страны их усиленно охраняет! И даже в законодательство были недавно внесены поправки. Вернее – одно дополнение. Кто попытается каким-либо образом проникнуть в этот заповедник, тому грозит чуть ли не пожизненное заключение. Ты теперь понимаешь? Это недосягаемые цветы! И они на счету! И никто за последние годы даже не дотронулся до них!
